Пока я снимала шубу, он похотливо ощупал меня взглядом и подобострастно прошептал: «Проходите, проходите...»– Гордик, твоя девушка уже пришла? – раздался с кухни дребезжащий старческий голос.– Пришла! – громко крикнул он в кухню, а мне тихо, словно оправдываясь, торопливо пояснил. – У меня мама дома...– Мама? – я слегка озадачилась: про маму мы не договаривались.

Гордей превратно понял мою реакцию и поспешил интимно добавить:– Она скоро уйдет. По делам. Надолго.Мы прошли в старомодную, плохо прибранную гостиную. Убирается тут явно старенькая мама. Гордей, наверное, только пылесосит. По воскресеньям. У Гордея есть московская прописка. Рост метр восемьдесят. И шрам над правым глазом. Шрамы украшают мужчину, поэтому шрам запишем в плюс. (Хотя это не брутальный шрам, полученный в бою или в драке. Наоборот, Гордей, поскользнувшись в гололед, рассек себе бровь о ступеньку подъезда. Ни грамма подвига – сплошная нелепость.)

Итак, что мы имеем? Высокий москвич Гордей со шрамом. Ну, вполне достаточно, чтобы женщины кокетливыми мотыльками вились вокруг его фитиля. Но они не вьются. Вот не вьются – и всё. А Гордику уже 43. Для женщины это вообще возраст – аларм-аларм! – закат возможности деторождения. В этом возрасте женщины особенно отчаянно рожают «для себя». Гордик тоже хочет «родить». Ну, в смысле, чтобы кто-то родил «для него». Ну и для его мамы, которая «видимо, так и помрет, не дождавшись внуков».Я представилась журналисткой. У меня редакционное задание. Пишу материал о Москве как городе одиноких людей, о завидных женихах и невестах столицы. Рандомным способом вышла на Гордея: «Дадите интервью? Только не обычное такое. Жесткое. Откровенное. Дадите?» – «Очень интересно. Дам, конечно».– Здравствуйте, уважаемая барышня! – в комнату неторопливо входит пожилая, но молодящаяся женщина, окутывает меня цепким взглядом. – Меня зовут Зинаида Макаровна. А вас как величать?– Ольга.– А по батюшке?– А не надо по батюшке, – улыбаюсь я. – Просто Ольга.– Ольга, я накрыла чай. Напекла плюшек с корицей. Вы кушайте, кушайте… Мы садимся за стол. Зинаида Макаровна разливает чай по чашкам. Беседуем о разном. О капризном декабрьском марте, о дырявом здравоохранении, о том, как Зинаида Макаровна 32 года отработала на одном заводе, об удачной корице в плюшках, о работе Гордея, о кризисе производства, о том, что я долго искала место для парковки.Зинаида Макаровна – хорошая женщина. Но пожилая. Она пережила тяжелые голодные времена и не смогла их забыть. Поэтому она постоянно говорит одну фразу «Вы кушайте, кушайте». Это, в принципе, обычная фраза. Но когда ее повторяют по сотне раз в час, она становится самой ужасной фразой в мире. МЫ КУШАЕМ, КУШАЕМ!!! Я пришла к Гордею взять интервью. Как к холостяку, потенциальному чьему-то жениху. Гордей не чует подвоха. Он – жених. Да. Завидный жених. А что не так?! Общаемся. Втроем. Мне с первой минуты очевидно со стороны, почему Гордей одинок. Нет, дело не в том, что он латентный сладострастник и не в давно нестиранных усах. Просто он никакой. НИКАКАШЕЧКА. Он человек с частицей «не». Неинтересный, невеселый, неперспективный. Высокий – да. Но все остальное – не.

Женщины сегодня избалованы соблазнами. Они знают, как может быть, и не хотят хоть как-нибудь. Они смотрят «Секс в большом городе» и думают: «Вон как бывает, оказывается». Красивые свидания, полуночные бары, туфли от «Маноло», звездное небо Манхеттена с черепичной крыши, струнный квартет за углом, лукошко клубники посреди зимы, цветы с курьером, гардеробная комната с откровенными зеркалами, ловкий поцелуй главного героя… Романтика.Гордей уверен, что всё это наносное, социальное, условное, никому ненужное. Его женщина оценит его глубокий внутренний мир. Глубину, кстати, Гордей определяет сам. На глазок.Мы с Гордеем переходим на «ты».– Вы кушайте, кушайте. Надо нам женить Гордика, – говорит Зинаида Макаровна, причитает. Берет меня в сообщники в деле трудоустройства сына в семью. Диалог происходит при Гордее. Он никуда не вышел, вот, сидит рядом на табуретке и молчит, будто разговор не о нем. Неинициативный.– Да, может, сам как-нибудь справится, Зинаида Макарна, – хмыкаю я.– Не справится, – вздыхает мама. – За 43 года не справился...– Значит, не хочет.– Хочет, хочет!!! – испуганно адвокатирует сына мама.– Пока очевидно, что он хочет сидеть на табуретке, сложа руки, и плюшками баловаться.– Гордик, ну скажи! – приказывает мама.– Все женщины меркантильные, – выносит приговор Гордик.– Да? – удивляюсь я.– Да. Московская прописка всем нужна...– Это да, – легко соглашаюсь я. – А что еще у тебя есть, Гордей?– В смысле?– В прямом. Брак – это бартер. Мы вот с мужем вместе 14 лет. Я ему – детей, ноги, борщ. Он мне – юмор, легкость, деньги. Все честно. Не понимаю, почему ты с осуждением говоришь о женщинах, как об охотницах на твою прописку, если, кроме нее, у тебя ничего нет?– Как ничего? – обиделся Гордей.– Как ничего? – обиделась Зинаида Макаровна.– Ну, вот я и спрашиваю: что? Что есть?– Ну, я веселый...– Ну, он веселый… – вторит Зинаида Макаровна.– Гордей, расскажи анекдот, – прошу я.– Какой?– Любой.– Про что?– Про что хочешь. Любой анекдот.– Я так не могу.– Гордей, ты веселый, – напоминаю я.– Встречаются русский, поляк и немец. На острове. Ну, попали туда. После кораблекрушения.– Тааааак...– Ну… Вот… Короче… Слушай, я так не могу!!– Вот, – резюмирую я. – Ничего ты и не веселый, Гордей. Ты не удосужился выучить хоть какой-нибудь завалящий анекдот, чтобы рассмешить женщину.– А мне не нужен камеди-клаб, мне семья нужна.– Вы кушайте, кушайте, – растерялась Зинаида Макаровна: она понимает, что интервью получается какое-то странное, не таким она его себе представляла, но как вырулить из этой ситуации и спасти сына, пока не понимает.– А еще ты какой, Гордей? Ну, веселый, это мы поняли. А еще? – спрашиваю я.– Он хозяйственный. Он плов умеет, – вспоминает Зинаида Макаровна.– Гордей, у тебя есть казан? – я смотрю на Гордея в упор.– Казан? – переспрашивает Гордей.– Какие специи нужны в плов, Гордей?– У меня специальная приправа «Для плова". Там все. Я не вникал по отдельности.

– Зинаида Макаровна, не обижайтесь, но вот моему сыну шесть лет. Он тоже умеет плов. Ну, то есть порезать овощи и прочие ингредиенты в мультиварку, засыпать рисом, посолить и приправу добавить он сможет. И режим установить, какой я скажу. Это, конечно, будет не плов. А слипшаяся рисовая каша с со специями, но...– Ольга! – Гордей произносит моё имя с возмущением.– Гордей, я сейчас не издеваюсь. Я просто помогаю тебе посмотреть на себя со стороны и оценить себя объективно. Пока ты смотришь на себя восхищенными мамиными глазами. И не понимаешь, почему другие женщины не делают также. Я вот и поясняю тебе почему. Ты умеешь зарабатывать?– Я работаю с института!!!– Верю. Но я не спросила, как долго ты работаешь. Я спросила: ты зарабатывать умеешь?– Я же не бесплатно работаю!– Хорошо, – вздыхаю я. – Задам вопрос иначе. Где ты отдыхаешь?– В сентябре ездил в Крым. Очень хорошо, правда поезд ужасный, зато там хорошо, в частном секторе, рядом с морем жил.– А питался где?– Там столовая рядом, чтобы первое было, мне для желудка, и пирожки покупал у женщины там, по пути. Не дорого, по 20 рублей. Домашние. С капустой.– Ясно.– Что ясно?– Ты не умеешь зарабатывать.– Вы кушайте, кушайте, – суетится Зинаида Макаровна. Она явно сбита с толку даже больше, чем Гордей.– Ты, Гордей, усатый. – говорю я. – Это факт. И прописан в трехкомнатной квартире на улице Трофимова. Это тоже факт. У тебя, вероятно, есть сестра?– Есть. Откуда знаешь?– Ну, квартиру получили родители. Мама. 32 года на заводе. Трехкомнатную, вероятно, потому что были двое разнополых детей. Не сложный секрет. Очень распространенный.– Это к чему? – Гордей сливается с бежевой стеной.– К тому, что московская прописка не твоя заслуга. Так получилось. Это была твоя фора при старте в жизнь. Но ты и ее не использовал. Думаю, даже за коммунальные платежи платит мама. Со своей пенсии. Угадала? При этих словах Зинаида Макаровна встает и уходит на кухню, бормоча: «Кушайте, кушайте…» – а я безжалостно продолжаю:– Тебе остается заработать только себе на еду. Ты и не напрягаешься. Зарабатываешь свои 20 рублей на пирожок с капустой. За что женщина должна тебя любить, Гордей?– А я ее за что?– Ну, началось. Как маленький: «А она мне что?» Вот из-за такой стратегии, Гордей, ты и едешь с ярмарки ни с чем. Занудный. Обиженный. Пустой. Бюджетный. Списанный трамвай. И уже в депо, Гордей, в депо. Не страшно? Вот так, без результатов?– Почему без результатов? – горячится Гордей. – У меня вон сколько грамот!!! Он бросается к заранее приготовленной папке. Он же готовился к интервью! Выпятил все свои заслуги, оформленные на типографском картоне в формате А4. Благодарность за активность, проявленную… Грамота за участие...– Гордей, – вздыхаю я тоном уставшей учительницы в конце рабочего дня. – Нематериальное стимулирование – это прекрасно. Оно отлично работает на мотивацию в тандеме с материальным, иногда подменяя его. Грамоты – это не показатель твоей успешности. Это показатель успешности работы отдела кадров по удержанию персонала на рабочих местах за копейки. А грамоты, будь они трижды приятные, не рожают детей и не варят борщи...– Не понял…– Гордей, я не журналистка. Меня прислал сюда твой отец. Он был у меня на лекции по личной эффективности. Я веду лекции. Помогаю людям быть… эффективными. Твой отец очень переживает за тебя. И хочет тебе помочь. Поэтому...– Мааааааааааааам, – испуганно кричит Гордей в сторону кухни, не спуская с меня глаз. – Мааааааааааам…Зинаида Макарна входит в комнату и, обиженно полоснув по мне взглядом, говорит:– Я сейчас уйду, мне в сберкассу надо...– Мам, она от отца. Лазутчица.Зинаида Макаровна ошарашено переводит на меня взгляд.– Вы от Павла?– От Павла Ивановича.– Она психолог, мам. Пришла меня лечить.– Я не психолог, Гордей Павлович. Я не говорила так. В данном случае я… диагност. Ваш отец заплатил мне. Чтобы я пришла и… была собой. Я потрошитель иллюзий. Но иногда это очень полезно. Он переживает за вас.Гордей встал с табуретки, и мне, сидящей, его метр восемьдесят показался всеми двумя.– Мой отец в о р! – почти по слогам произнес Гордей. – Он чиновник. Берет взятки. Ворует у государства!– Жалко, что ты так не умеешь, да? – я откинулась на стуле.– Что не умею? Воровать? Да, я так никогда не сделаю!– Гордей, верю. Чтобы брать взятки, надо быть рисковым, гибким и азартным. Нужно уметь быть в команде. Нужно договориться со всеми вокруг о молчании, включая собственную совесть.– Вот-вот, совесть! – Гордей поднимает вверх указательный палец.– Ты работаешь в компании по производству канцтоваров, да? – спрашиваю я, резко встаю и подхожу к письменному столу. На нем лежат три стопки бумаги в упаковках, россыпь ручек, маркеры, новенький степлер. – Гордей, ты купил этот степлер?– Купил, – у пунцового Гордея раздуваются брови.– Ты врешь. Это очевидно. Ты его украл. Вынес с работы. Легко договорился со своей совестью. «Раз вы мне платите грамотками, я вам – «честностью», – подумал ты. Ты вор, Гордей. Как и твой отец. Только он ворует на государственном уровне, а ты на уровне скрепок.– Ты меня в чем-то обвиняешь?– Боже упаси, Гордей! Я не из прокуратуры. Ловить преступников не моя специализация. Я пришла разоблачить тебя. Но для тебя же самого. Для твоей же пользы.– Уходи.– Отец хотел выдернуть тебя из этой вязкой маминой заботы. И уходя от неё, от мамы, позвал тебя с собой. Сколько тебе было? 25? Когда ты укрылся с мамой одной обидой на отца и свою слабость замаскировал совестью. Конечно, так проще. И сидишь, ждешь, что кто-то оценит. А ценителей всё нет. Вон мама только. Но мама не считается. У нее работа такая – любить тебя безусловно. И в компании, Гордей, в которой ты работаешь, женщины-коллеги видят тебя насквозь. Зачем им сорокалетний зануда со скрепками? Ты даже в любовники не годишься. Любовник, он же не только секс, он вдохновение и подарки. А ты что? Степлер и «встречаются немец, поляк и русский…»? Спустя 10 минут за мной обиженно закрывается дверь. Слишком быстро закрывается, чтобы это можно было назвать «сама ушла». Меня выгнали.Я набираю номер Павла Ивановича.– Ну что? – спрашивает он вместо приветствия.– Ну всё.– Всё?– Всё, как я говорила. Оставьте мальчика в покое.– Мальчику 43.– Он инфантилен, как Карлсон, который живет на крыше. В моем шестилетнем сыне ответственности больше. Но он счастлив.– В смысле, «счастлив»? С мамой в 43? Без семьи и без детей? Кладовщик? Или кто он там… Моя дочь сегодня провела IPO для своей компании за границей… Да что это такое! Как будто это дети от разных матерей, не в одной семье росли!!– Пал Иваныч, нельзя осчастливить человека насильно. Нельзя вылечить от болезни, которую он не признает. Ему хорошо. С мамой и пирожками с капустой. Он слишком слаб, чтобы иметь смелость оценить себя со стороны. Ему хватает маминых оценок. В его проблемах виноват начальник, который не платит, бабы, которые не любят, правительство, которое не заботится, ржд, которое задрало цены, газпром, который сбывает не его мечты, отец, который «бросил» его, малыша, в 25 лет и ушел от мамы. Это самая легкая жизненная позиция. Он в ней застыл как в янтаре. И никуда. А что? Он и страдалец, и жертва, и благородный, и честный, и защитник, и человек слова. Прям герой. Нашего времени. Даже если вы насильно выдернете его, наймете психологов и тренеров, причините свое счастье, все зря.– Потому что 43?– Да нет. Возраст не при чем. Меняться можно и в 93. Но первый шаг – признать проблему. А у него их нет.– И что делать?– Говорю же: оставить его в покое.– Я не могу. Он мой сын. Он катится в пропасть. Я должен ему помочь.– Пал Иваныч, а вот это ваша проблема. Наймите коуча и отработайте это неуемное желание нянчить сорокалетнего дядечку, свою латентную вину за «упущенного» ребенка отработайте. Это ваша очевидная проблема, не Гордея.– Ясно. Поработаешь со мной?!– Нет, я не психолог. Я диагност. Ну… Терапевт. Могу грипп вылечить. Насморк. Кашель. Могу прочитать гемоглобин в анализах. А если что серьезное – это к специалисту. Могу дать контакт… Иду домой. Сейчас отложу все дела и напишу про это пост, пока горячее, свежее, не прожитое. Изменю имена только. Вот она, объективная реальность, без прикрас. Безжалостная правда жизни. А вечером я приготовлю плов. У меня есть зира, шафран, куркума, барбарис… Ольга Савельева