С одноклассницами встречались. Одна медсестра в реанимации – Наташка. Четкая, жёсткая, немногословная, бухать может всю ночь, а в шесть утра на смену огурцом.
Аня – кура. И была и есть, ее в классе не любили, она жеманная всегда, в котенка играет, но переигрывает.
Олигархичка она теперь, но недавно. Поэтому томная такая, сумка Прада сюда, платок Баленсиага туда. Все заметили ярлык? А если сумку на стол поставить, лучше видно?
И я, понятное дело, элита общества, драматург. «Ну что там у вас на телике, выкладывай? Галкин точно пед? Вот прям сто пудов? Да ты что! А еще кто?»
Мы с Наташкой обо всем болтаем, мне всё интересно про нее – людей спасает! Это не маникюром по клавиатуре.
А Аня не знает, как влезть в беседу, ей многое надо нам поведать, и про средиземноморский круиз, про мужа нового, про часы и ламборгини. Она медленно слова растягивает, тихо говорит, ей кажется, что так вэри сэкси.
Ну ладно, хрен с тобой, давай про детей. Вроде бы у всех есть, тема общая. И Аня прям быстро-быстро, пока слово дали:
— Ну что вам рассказать? Мой Жорик, во Франции в закрытом пансионе. Три языка, поло, фехтование. Его теперь французы Жоржем зовут. Жорж Зябликоф, звучит, да?
И на нас, наконец, победоносно. Наши-то отруби в сельской школе чалятся. А Наташка смеется, она же простая, думает, что это шутка.
— Хаха! Фехтование! Ты его в гвардейцы кардинала готовишь?
Аня в краску.
— Фехтование – это, между прочим, умение владеть своим телом.
— Нет, она что, серьезно сейчас?
И на меня беспомощно. Это правда? Я киваю. Аня снова на коне.
— Дошло, наконец? Реально под Парижем. Там у них конюшня на территории школы, оранжерея, я тебе сейчас фоточки покажу… Это тебе не семечки грызть у Марьи на задней парте. После окончания, Сорбонну прочат.
Читать дальше