«Первый курс университета это огромное испытание для молодого организма. Отрываешься от мамкиных борщей и салатов. Надо жить в общаге в комнате с тремя-четырьмя чужими людьми, рано вставать, напрягать мозг, постигая непонятные и пугающие знания. А ещё появляется возможность кутить в столичных клубах, пить без ограничения алкогольные напитки и наконец-то почувствовать себя взрослым. Не каждый выдерживает. И не каждый умеет.

В начале сентября первого курса к нам в комнату пришла растерянная девочка.

— Ребята, помогите мне ужин приготовить.

— А что не так? Плитки плохо греют?

— Да что-то не получается. Я хотела гречку сварить. Насыпала крупу, посолила, а она почему-то горит.

— Бывает, — мы махнули рукой и пошли смотреть, что это чудо на кухне натворило. Тем более, что чудо симпатичное.

Приходим – в кухне чад и дым под потолком клубится. В тумане со стен падают офигевшие тараканы. Оказывается, девочка крупу в кастрюльку насыпала, соль и перец положила, а вот про воду как-то совсем забыла. Так и поджарила гречку в кастрюле. Кастрюля чернющая, её теперь только в мусорку. Девочке – семнадцать лет.

Спрашиваю:

— Ты что, до этого никогда ничего не готовила?

— Готовила, — растерянно улыбается та. – Яичницу умею. Наверное.

Учили будущего главного врача готовить. Да, да, Ирка, это про тебя…

Через год в общагу нагрянул новоявленный студент-медик Андрей. Он появился в комнате в начале сентября и тут же ушел в запой. Реальный многодневный запой с валянием в коридоре, заблеванным матрасом и провалами в памяти. Мы и сами не ангелы, бывало и стипендию пропивали, и до комнаты не всегда дойти могли. Но чтобы так упорядоченно, ежедневно, с таким упорством и настойчивостью. Даже бывалые старшекурсники уважительно качали головами, проходя мимо лежащего в коридоре тела.

Андрей не сдал первой же сессии. Его мама, забирая сыночку из общежития, причитала на весь коридор. Специально, чтобы её слышали все и каждый. Мол, это мы, сволочи, его испортили. До универа был Андрюша — пай-мальчик, в девять вечера спать ложился, рюмку не то что в руки не брал, понюхать боялся. И она ещё найдет виновника и заставит деканат его отчислить. Андрюша – метр восемьдесят уныния, плёлся за мамой следом и понимал, что полгода его весёлой самостоятельной жизни подошли к концу. Больше мы его не видели.

Но всех маменькиных детей превзошел несостоявшийся врач Борис. Он появился в общаге где-то на моём третьем курсе. Борис пить не стал. Зато рысцой пробежался по округе, нашел ближайший круглосуточный компьютерный клуб и поселился в нем. Приходил в семь вечера, брал машину на всю ночь и лишь утром приползал в общагу, чтобы завалиться спать. Это сейчас в любую игру можно рубиться прямо с телефона. А тогда если и были в комнатах общаги компьютеры – то старинные, воющие, с огромными пятнадцатидюймовыми мониторами. Мой, например, ничего кроме Третьих Героев не тянул и даже первый Стронгхолд сводил его железные мозги с ума. Поэтому играли в подвальных клубах сутками. И никто оттуда не гнал. Вот Боря и завис.

Через пару месяцев такой учебы в общагу внезапно нагрянули Борина мама и бабушка. Мама устроила громкую истерику. Она звонко била Борю по щекам, рыдала, выволокла сынулю за ухо в общий коридор, где продолжила экзекуцию на глазах офигевающих старшекурсников. Шестикурсник Серёга, тот ещё тролль, вышел из кухни, меланхолично потягивая кофе, посмотрел на избиение и негромко сказал:

— Борюсик, ты ежели хочешь, чтобы мы милицию вызвали, или помогли тебе как, ты кивни нам незаметно.

Борис только вжал голову в плечи.

Мама закономерно решила, что это мы плохо влияем на её сыночку. Она совершила рейд по соседним комнатам общаги, где с пристрастием допрашивала студентов об их отношениях к Боре.

Прихожу с учебы, усталый, злой как собака и голодный. А в комнате по струнке сидят мои сокамерники Леха, Сашка и Димка. Перед ними с хитрым лицом мама Бори. Выспрашивает чего-то и наш чаек попивает. Пацаны в шоке, молодежь, что с них взять.

— А вот и Паша пришел! – с надеждой в голосе стонет Леха.

Правильно стонет. Я, когда голодный, со мной лучше не связываться. О моём скверном характере при пониженном сахаре все знали. Только тетка поворачивается ко мне с улыбочкой и каким-то коварным вопросом, я перебиваю её:

— Мадам, не соблаговолили бы вы выйти из комнаты, потому как я устал, и буду сейчас обнажать свои половые органы в попытке сменить уличную одежду на треники с вытянутыми коленками.

— Я хотела бы поговорить о своём сыне.

— Дебил ваш сын! – Резко ответил я, – и если дальше будет так себя вести, то в два счёта вылетит из универа. А сейчас – освободите комнату!

Мадам удалилась с недовольным лицом.

В итоге, мама Бори подмазалась к комендантше и поселилась в комнате вместе с сынулей. А так как ни места, ни лишней койки в середине учебного года не нашлось, мама ночевала прямо на полу. Картина была та ещё. Заходишь к ним в комнату на четырех парней 17-18 лет. Однокамерники Бори сидят по койкам, делают вид, что анатомию зубрят. За столом – мама. Салатики кромсает. На полу – матрас, на котором мама спит по ночам. Пацаны рассказывали, что она ещё и храпела. На выходные на смену маме приезжала бабушка. Так и жили.

Несмотря на усилия родни, доктором Боря так и не стал. Его мама в последний раз огласила коридор обвиняющим воплем, и они уехали. По-моему даже тараканы вздохнули с облегчением.» 
(с)