Источник : https://45parallel.net/yuriy_lifshits/zagadka_gamzatovskikh_zhuravley/



Я не собирался заниматься «журавлистикой» (спасибо Сергею Буртяку за этот ослепительный «термин»), но неожиданно для самого себя сделал перевод гамзатовских «Журавлей». Я не хотел анализировать канонический и канонизированный текст Наума Гребнева, но вопросы, возникшие к моему переводу, заставили меня как следует вникнуть в оригинал, ставший первоосновой знаменитой песни. Я не предполагал рассуждать по поводу обвинений в плагиате, предъявленных года три назад Расулу Гамзатову, но в результате мне пришлось искать информацию о некой Маро Макашвили, погибшей 19 февраля 1921 года в бою с «большевистскими оккупантами» (оказывается, были и такие). Словом, всё получилось случайно. Поэтому начну с благодарностей:

– поэту и переводчику Константину Еремееву – за первичные данные о «первоисточнике» «Журавлей»;

– переводчице Алёне Алексеевой – за вдумчивый и скрупулёзный комментарий к моему переводу;

– уже упоминавшемуся писателю и поэту Сергею Буртяку – за вдохновенное и вдохновляющее отношение к моей работе;

– однофамилице поэта Расула Гамзатова Патимат Гамзатовой – за обстоятельный подстрочник обеих авторских версий «Журавлей» и за подробное истолкование отдельных аварских слов и выражений;

– доктору филологических наук, профессору Александру Флоре – за беспощадный разбор моих несовершенных с точки зрения науки опусов, а также за пиетический анализ классических произведений литературы.

Особая благодарность – моему давнему другу, поэтессе и переводчице Ирине Санадзе – за переводы соответствующих грузинских текстов, понадобившихся мне при составлении настоящей статьи, и поиски необходимо нужных мне материалов.

Итак, начнём.

Предыстория

По словам Расула Гамзатова, песня «Журавли», родилась «в городе Хиросиме» (здесь и дальше цитируется статья поэта «Зов журавлей», 1990). Это было в 1965 году, «у памятника японской девочке с белым журавлём». «Случилось так, – пишет Гамзатов, – что когда я стоял в толпе в центре человеческого горя, в небе появились вдруг настоящие журавли. Говорили, что они прилетели из Сибири. Их стая была небольшая, и в этой стае я заметил маленький промежуток». В этот момент поэту «вручили телеграмму» из советского «посольства в Японии, в которой сообщалось о кончине» матери. Он тут же вылетел домой, а «на всей воздушной трассе» «думал о журавлях, о женщинах в белых одеяниях (белый – цвет траура в Японии – Ю.Л.), о маме, о погибших двух братьях, о девяноста тысячах погибших дагестанцев, о двадцати миллионах (а теперь выясняется, что их значительно больше), не вернувшихся с войны, о погибшей девочке из Освенцима и её маленькой кукле, о своих журавлях. О многом думал… но мысли возвращались к белым журавлям».

В том же году Гамзатов «написал несколько вариантов стихов, не думая и не предполагая, что один из них станет песней, которая отзовётся в сердцах людей и приведёт» к нему «новых друзей». По-видимому, основная версия «Журавлей» и была опубликована три года спустя в 4-м номере престижного советского журнала «Новый мир» и выглядела в переводе Наума Гребнева следующим образом:

Мне кажется порою, что джигиты,

С кровавых не пришедшие полей,

В могилах братских не были зарыты,

А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времён тех дальних

Летят и подают нам голоса.

Не потому ль так часто и печально

Мы замолкаем, глядя в небеса?

Сейчас я вижу: над землёй чужою

В тумане предвечернем журавли

Летят своим определённым строем,

Как по земле людьми они брели.

Они летят, свершают путь свой длинный

И выкликают чьи-то имена.

Не потому ли с кличем журавлиным

От века речь аварская сходна?

Летит, летит по небу клин усталый –

Мои друзья былые и родня.

И в их строю есть промежуток малый –

Быть может, это место для меня!

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я улечу за тридевять земель,

На языке аварском окликая

Друзей, что были дороги досель.

Как видим, цепочка авторских размышлений: умершая от лейкемии японская девочка – белые журавли над Хиросимой – умершая мама автора – его погибшие в Великую Отечественную войну братья, братья-дагестанцы и советские солдаты, – привела к созданию текста, если и способного стать песней, то исключительно в границах дагестанских гор и степей. Следы этих размышлений можно различить в третьей строфе: лирический субъект стихотворения наблюдает белых сибирских журавлей, вероятно, стерхов, летящих «над землёй чужою». В аварском языке слово «джигит» (храбрец, герой) имеется, но к моменту написания «Журавлей» практически вышло из употребления. «Мне казалось, – не случайно пишет автор стихотворения, – что слово “джигит” придаёт стихотворению национальную окраску». Автору не казалось: так было на самом деле. Не только слово «джигит» придавало «Журавлям» местный, дагестанский колорит, но и журавли, выкликающие «чьи-то имена» на языке, похожем на аварский, хотя тут явно перепутаны причинно-следственные связи: сперва, естественно, появилась «речь аварская», а только потом её носители пытались подражать звукам природы, в том числе и журавлиному курлыканью.

Контуры будущей песни явственно видны в первоначальной версии, а вторая строфа вошла в окончательный текст без изменений. Пошли ему на пользу и сокращения. Особенно это касается третьей строфы, где журавли «летят своим определённым строем» – клином, – «как по земле людьми они брели». Но солдаты не ходят клином «по земле», а строем, напоминающем журавлиный клин, то есть пресловутой «свиньёй» в своё время двигались тевтонские рыцари. Да и слово «брели» по отношению к солдатам Великой Отечественной работает на снижение образа: солдаты ходят строем, бегут в атаку, припадают к земле, но как приспособить глагол «брести» к военным действиям? Солдаты бредут, допустим, во время передислокации боевых соединений либо при отступлении («Он представил себя с тощим “сидором” за плечами, уныло бредущим куда-то в неведомый тыл». М. Шолохов. Они сражались за родину). «Брели» в концентрационные лагеря смерти солдаты, взятые в плен. Но ведь автор говорит не о пленных.

В «новомирском» тексте журавли летят «в тумане предвечернем» – отметим это обстоятельство для себя, поскольку оно пригодится в дальнейшем, и побредём дальше.

Рождение песни

«Журавли» стали песней благодаря Марку Бернесу. Именно он увидел в опубликованном тексте прообраз будущего шедевра, он же предложил заменить «джигитов» на «солдат». «Бернес спросил меня, – пишет Гамзатов, – Расул, ты не будешь против того, если слово “джигиты” заменю словом “солдаты”»? Впоследствии, «услышав песню», поэт понял, «что слово “солдаты” вносит в неё новое значение, делает её не столько дагестанской, кавказской, сколько русской, советской, общечеловеческой». Кроме того, Бернес, попросил автора «сократить несколько строк для песенного варианта». Скорей всего дело было не совсем так, и переделка текста носила совместный – автора и переводчика – характер; не случайно Гамзатов отмечает: «Мой друг Наум Гребнев превосходно перевёл “Журавлей” на русский язык. Он был не просто переводчиком, а почти соавтором». Плодом коллективных усилий стал широко известный текст:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времён тех дальних

Летят и подают нам голоса.

Не потому ль так часто и печально

Мы замолкаем, глядя в небеса?

Летит, летит по небу клин усталый,

Летит в тумане на исходе дня,

И в том строю есть промежуток малый –

Быть может, это место для меня?

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле.

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.